Эвтаназия становится все более частым решением

Больно и невыносимо видеть, как страдают умирающие. Современный человек разучился переносить боль стоически, а человечество в целом во многом утратило умение терпеть.

При этом сегодня люди страдают от онкологических заболеваний много больше и много страшнее, чем в прошлом. Как ни парадоксально, но связано это с тем, что за последние десятилетия в борьбе с раком достигнут несомненный прогресс. Прогресс, который привел к тому, что теперь человек не погибает, как это было раньше, на ранних стадиях своего заболевания и даже в тех случаях, когда лечение не приводит к выздоровлению или ремиссии, дотягивает до того момента в развитии болезни, который в прошлом был принципиально недостижим.

В тот страшный момент, когда метастазы поражают весь его организм, человек сталкивается с запредельным истощением и чудовищными болями. Раньше до этой стадии развития болезни доживали единицы, теперь это стало уделом большинства больных раком.

В результате эвтаназия становится все более частым решением “проблемы боли”, справиться с которой оказываются не в состоянии ни сами больные, ни их родственники, ни врачи. Со стороны это кажется чудовищным, но специалисты, практикующие эвтаназию, получают от родственников своих пациентов благодарственные письма, в защиту эвтаназии выступают и сами больные, бесконечно уставшие и истощенные.

Отшлифовывается юридическая сторона вопроса, разрабатываются методы, по которым больной сам приводит в действие механизм эвтаназии, наконец, совершенствуется  психиатрическая экспертиза, ибо человек, принимающий решение о добровольном уходе из жизни, должен быть адекватен. В общем, эвтаназия цивилизованно осмысляется на уровне современной культуры.

Все чаще говорится о том, что человек должен иметь возможность воспользоваться   “правом на смерть” в случае смертельной болезни, которая все равно приведет к неминуемой гибели через две или три недели.

В то же время противники эвтаназии: врачи, писатели, юристы, духовенство, верующие и атеисты — не устают повторять, что современная цивилизация идет по пути оправдания самоубийства, что “помощь в совершении самоубийства” (именно так квалифицируется тот способ введения больному дозы медикаментов, приводящей к безболезненной смерти, который практиковал доктор Джек Геворкян) — недопустима.

Обращает на себя внимание то, что противники эвтаназии в большинстве своем говорят предельно жестко, агрессивно и с раздражением, обнаруживающим их внутреннюю слабость. Мало того, в их позиции обнаруживается определенный парадокс. Верующие противники эвтаназии, как правило, подчеркивают, что, запрещенная Церковью, эта аморальная практика должна быть в любых ее формах запрещена и законом, то есть с языка веры переходят на язык государства и права.

Наоборот, неверующие и, казалось бы, не привыкшие апеллировать к Богу и Его авторитету, не настаивая на законе и не квалифицируя практику эвтаназии как преступление, вспоминают о слове “грех”, которое вообще обычно не входит в их лексикон, призывают посмотреть на эвтаназию в духовном измерении и увидеть в ней именно грех,  а не что-то другое.

Когда кто-либо начинает рассуждать об эвтаназии и ее недопустимости, ни одной ночи не просидев у постели умирающего и не зная по своему собственному опыту, что такое эта боль, то он выглядит не только неубедительно, но и как-то безнравственно...

Наоборот, сторонниками эвтаназии, как правило, являются люди мягкие, сознающие, насколько чудовищен ужас боли, или просто знающие, что это такое, по опыту ежедневной работы. Люди, в которых невозможно увидеть злодеев, стремящихся как можно скорее избавиться от больного.

Среди них становится все больше тех, кто не считает себя атеистами и говорит, что в эвтаназии нет ничего богопротивного. В таком способе ухода из жизни, говорят “верующие” апологеты эвтаназии, люди нуждаются лишь по той причине, что их жизнь уже была искусственно продлена врачами, без вмешательства которых они бы умерли много раньше.

Неверующие противники эвтаназии апеллируют к Богу, потому что в рамках той системы координат, в которой они обычно живут и действуют, самоубийство не считается чем-то аморальным, а воспринимается как естественное решение, когда нет другого выхода из жизненного тупика.

Но как быть с эвтаназией? Человек чувствует, что она почему-то недопустима, но не может понять, почему. Атеист начинает говорить на языке священника, что получается крайне неубедительно, а потому приходится быть резким. Вот почему противники эвтаназии кажутся агрессивными. Вот почему они иногда делают для легитимизации “добровольной смерти” в общественном сознании больше, чем самые убежденные апологеты эвтаназии.

Не случайно, Иоанн Павел II призывал увидеть в эвтаназии не просто практику, которая должна быть отвергнута, а “драматический вызов, брошенный всем людям доброй воли, чтобы они немедленно мобилизовались”.

“Что сделать, чтобы действительно помочь людям нашего времени осознать бесчеловечный характер некоторых аспектов господствующей культуры?” — спрашивает Папа и сам отвечает на свой вопрос: необходимо научиться не только думать, но и чувствовать по-христиански. Проблема заключается не в эвтаназии как тане в ужасе тех болей, которые мучают умирающих, а в том, что мы бросаем наших больных, считая, что не можем им ничем помочь.

Нет ничего страшнее, чем одиночество больного. Одиночество, которое уже при жизни ввергает его в небытие. Умирающий человек, находящийся, как нам кажется, в бессознательном состоянии, нуждается в нашем присутствии. Он нуждается в том, чтобы с ним говорили, даже если он не слышит; чтобы рядом с ним молчали, но только не бросали его одного...

Задача здорового человека заключается в том, чтобы разделить с умирающим его боль, а в каких-то случаях взять эту боль на себя. Нам проще ужасаться состоянию больного, в крайнем случае пожалеть его, но не быть с ним рядом, а именно это и необходимо. Быть рядом с больным, общаться с ним от сердца к сердцу, увидеть в нем не больного, а человека. Именно этого зачастую не делает никто. А поэтому находится иной выход — эвтаназия.

Врач, что вполне естественно, видит в больном человеке пациента, которому он должен помочь исходя из своих профессиональных возможностей — сделать перевязку, инъекцию или принять решение о том, как эффективнее купировать боль и прочее.

Трагедия современного общества состоит в том, что в больном перестают видеть человека, с которым можно общаться на равных. На него начинают смотреть как на несчастного, которого надо жалеть, опекать, оберегать от новостей, чтобы больной не волновался, но при этом забывают о главном — о его внутреннем мире и его личности. Если бы мы больше вникали в то, чем живет умирающий, вопрос об эвтаназии отпал бы сам собой, ибо нам стало бы ясно, что именно в последние дни жизни человек переживает хотя очень страшное, но удивительное время. Смысл последних дней жизни заключается в том, что человек переживает в этот момент огромный духовный рост. Дорастает до полноты раскрытия своего “Я”.

Когда у человека остается совсем немного времени на земле, когда силы исчезают с каждым днем, а физические страдания увеличиваются, он на глазах становится другим, парадоксально вырастая из своих слабостей и преодолевая тот потолок, которым он, казалось, уже навсегда был ограничен в своем развитии. Не дать человеку пережить эти дни — недопустимо.

Удивительно много дают эти дни и тем, кто остается с больным один на один, проводит с ним время — в разговорах или молча, но всегда прикасаясь к сердцевине бытия. Это страшно, но необходимо.

Сегодня человек умирает неуслышанным. Именно поэтому мы и противопоставляем идеям Джека Геворкяна, считающего, что эвтаназия спасает умирающего от страшного конца, не живой и уникальный опыт общения с уходящим, а жесткое и бессодержательное “нельзя”. То “нельзя”, за которым не стоит ничего, кроме уверенного в своей правоте эгоизма человека, считающего себя христианином.

Вопросы, ответы, комментарии